Д-р. Б. Джонсон

Богатая и разнообразная архитектура, отражающая многовековую историю, превращает Стамбул в один из наиболее знаменитых городов мира. Помимо великолепных памятников классицизма эпохи Византии и Османского государства, в этот образ также вносят вклад кладбищенские захоронения Стамбула. С исторической точки зрения обширные некрополи Эйюба, Ускюдара и так называемое Великое царство мертвых в Пере привлекают даже большее внимание. В то время как первые два кладбища сохранились, о последнем осталась лишь память – описания на страницах путевых дневников, изображения на старинных гравюрах и полустертые надписи на останках кладбищенских надгробий, которые когда-то обрамляли его владения. Все же не более чем сто пятьдесят лет тому назад Великое царство мертвых существовало как один из величайших некрополей мира. Оно будило интерес и будоражило воображение приезжающих в Стамбул, будучи тем миром, где живое соприкасается с мертвым, и – что даже более примечательно – в эпоху реформ и перемен служило источником вдохновения и образцом для современных архитекторов кладбищ в Западной Европе.

В XVI веке Великое царство мертвых являло собой уникальный образец стамбульского некрополя, где соседствовали рядом захоронения мусульман и христиан. Начиная от Таксима, примерно от того места, где теперь находится Культурный центр им. Ататюрка, и далее вниз по склону Гюмюшсую и Фындыклы располагались могилы мусульман, в то время как территория на северо-запад в сторону Тарабье (Терапия) подразделялась на отдельные сектора для различных христианских общин города. Английская путешественница Джулия Пардо описывала в 1836 г. это место следующим образом:
«Первыми, как вы минуете казармы (артиллерийские казармы Селима III на Таксиме), будут захоронения франко. И здесь вас со всех сторон окружат надписи по-латыни – напутствия молиться за души усопших; образцы французской сентиментальности и каламбуры , выгравированные на вечном камне, украшенном розами и маргаритками; скупые английские перечисления дат рождения и смерти, возрастов и болезней; образцы итальянского красноречия сожаления и отчаянии. Все это скромные места-пристанища усопших» .

Непосредственно рядом с Европейским кладбищем находятся места захоронения армян. Это плотно захороненная часть кладбища, и по мере того как вы продвигаетесь под зелеными кронами ароматных акаций от одного памятника к другому, вас начинает поражать необычность выгравированных надписей. Благородный характер армянина глубоко высечен на камне, имя и время жизни четко указаны; и вот что делает надгробие армянина примечательным: на каждом памятнике высечена эмблема торгового ремесла или профессии усопшего.
Турецкое кладбище начинается на склоне холма позади казарм и спускается по склону вниз на равнину. Тесно насаженные кипарисы создают густую тень, в которой высокие надгробные камни таинственно мерцают белизной. Рощу пересекают дорожки, и то тут, то там зеленые кроны пропускают солнечный свет, скользящий по поверхности памятников. Углубитесь далее в густую темноту более укромных уголков, и на мгновение вам покажется, что вы среди развалин какого-то разрушенного города. Вас окружает то, что покажется на миг несметным множеством частичек чего-то мощного и единого, но это мираж, вы – в сердце некрополя Города мертвых» .

Огромность и красота природы Великого царства мертвых одинаково поражали воображение как иностранцев, проживавших в Стамбуле, так и заезжих путешественников. Вряд ли найдется такой путевой дневник или дорожные заметки из прошлого, где бы не упоминалось хотя бы вскользь о кладбище на окраине Перы. Великое царство мертвых представляло большую разницу по сравнению с переполненными захоронениями церковными дворами внутреннего города, служившими основным местом погребения во многих городах Европы вплоть до ХIХ- века. Хотя некоторые наблюдатели считали размеры кладбища в Пере, как и прочих некрополей, граничивших с другими районами Стамбула, препятствием к расширению и развитию города , они не могли не признавать и преимуществ существования такой обширной территории для погребения усопших.

«Невдалеке [от Таксима] мы оказываемся на обширной территории, предназначенной для захоронений, одной из тех, что относят к наибольшим достопримечательностям каждого турецкого города. В нескольких словах[...] я могу сказать, что кладбище занимает территорию протяженностью более ста акров и густой кипарисовый лес (по форме листа напоминающий наш тополь, но только темно-зеленого цвета) покрывает ее, создавая густую тень, очень полезную для данного места…» . Таковы любопытные зарисовки внимательного и беспристрастного европейского наблюдателя.
Планировщики кладбищ в Западной Европе, в ответ на призывы общественности улучшить санитарные условия и внешний вид местных захоронений, приводили в пример опыт Стамбула, а также ряда других городов на Востоке, пытаясь прекратить захоронения в церковных дворах внутри города и вместо этого располагать занимающие большие территории кладбища за пределами жилых кварталов. Этот процесс реформирования всерьез начался во Франции в XV веке и получил поддержку таких авторов, как натуралист Бернардин де Сент-Пьер (1737–1814), который в своей знаменитой работе «Изучение природы» (Études de la Nature) превозносил турецкий опыт погребения усопших в пригородной местности (традиция, также соблюдавшаяся в античные времена и практикуемая в современном Китае) и рекомендовал начать применять такую практику в Париже. Он предлагал «культивированные поля как места погребения достойных граждан и общественные кладбища (по существу, регулярные сады, где бы хоронили усопших и при возможности возводились памятники). Он писал: «Общественные кладбища должны находиться вблизи города, там должны расти кипарисы, сосны и фруктовые деревья, а памятники следует ставить только такие, что отвечают высоким моральным чувствам и настроению грустной меланхолии у тех, кто кладбища посещает”.
К концу XVIII века в большинстве крупных городов Западной Европы возникла насущная необходимость в новых методах погребения усопших, причем не только для соблюдения эстетики, но и для обеспечения здоровья населения. К этому времени относятся первые шаги муниципалитета Парижа закрыть старые места захоронения, к примеру, старинное Кладбище невинных, и открывать новые места погребения, такие, как знаменитое Пер-Лашез, Монпарнас и Монмартр. Позднее подобного рода действия были предприняты в Лондоне, их началом послужило открытие к 1832 г. Кенсал Грин, первого из семи новых частных кладбищ, которые появились на протяжении последующего десятилетия на окраинах города. Наконец, в 1852 г., с вступлением в силу закона Акта о захоронении, в столице были закрыты все места для погребения в пределах городской черты. К этому времени дворы лондонских церквей, многие из которых существовали ещё в средние века, находились в критическом состоянии. The Builder, журнал-современник этих событий, утверждал в 1843 г., что 50 тыс. тел усопших ежегодно укладывались друг на друга в этих перегруженных церковных дворах, где – оставленные разлагаться и гнить – они испускали зловония и отравляли воздух смрадом. Чарльз Диккенс не без цинизма описывает эту мрачную ситуацию в «Некоммерческом путешественнике»:
«Такие странные церковные дворы ютятся в городе Лондоне. Церковные дворы, порой совсем зажатые жилыми дворами, крошечные, тихие и забытые всеми, кроме тех немногих, кто иногда заглядывает в них с высоты закопченных окон своих домов. Когда я стою, вглядываясь в них через чугунные ворота и решетки, я могу снять ржавчину с металла, как нарост со старого дерева. Установленные памятники покосились, уже сто лет назад дожди смыли надписи на их надгробьях, и останки тех, кто обрел здесь вечный покой, как и прожитая ими жизнь, превратились в прах и тлен. Необратимым разрушением веет от этого места…».

Учитывая неприемлемое состояние мест захоронения у себя дома, неудивительно, что европейцы красноречиво описывали стамбульские кладбища, поражаясь окружающей их аурой жизни. Джулия Пардо дает особенно яркое описание мест погребения в османской столице, где здравствовавшее поколение с легкостью готово было как бы соединиться со своими предшественниками, посещая кладбища.
«[Турок] смотрит на смерть спокойно и с неизбежностью, и он не связывает ее с мраком и ужасом, как то имеем склонность делать мы в Европе. Он организует свои места захоронения на солнечной стороне, на склонах безмятежных холмов, под синевой неба, рядом с шумом и суетой города, где покойные когда-то жили, на зелени лугов, спускающихся к Босфору, где натуры более эгоистичные могли бы построить виллу или разбить виноградник. Он соотносит себя с поколением ушедших в мир иной и готов отдать свое место в жизни тому, кто придет ему на смену».

Для европейских реформаторов кладбищ такое описание представляло собой идеал их стремления к организации более целостной и эстетичной практики захоронения. Великое царство мертвых, расположенное в холмистом пригороде Стамбула, и другие некрополи города служили образцом для тех, кто стремился, соблюдая санитарные нормы при погребении усопших, открывать новые кладбища для создания идеальной обстановки, при которой человек мог бы оставаться наедине с глубокими и возвышенными чувствами. Современник этому, писатель Самюэль Тэйлор Колридж высказывался даже по поводу возвышенного характера турецких мест захоронения.
Ничто не сравнится с тягой к умиротворяющему воздействию природы и уходу от реформирования и упадка, которую серьезной и ищущей натуре могут восполнить поля и леса. Чтобы испытать силу этого чувства, дайте человеку возможность сопоставить в воображении неприглядную картину наших нагроможденных друг на друга в шумном и грязном с протоптанной травой церковном дворе большого города памятников, с неподвижным безлюдьем турецкого кладбища в каком-нибудь отдаленном месте под сенью окружающей его кипарисовой рощи.

Особое упоминание о Великом царстве мертвых и других турецких кладбищах в качестве образцов для имитации на Западе мы находим также в работах Джона Клаудиса Лудона (1783–1843), одного из наиболее влиятельных реформаторов кладбищ в ХIХ веке. Шотландский садовник-ландшафтник Лудон предложил организовывать места погребения на возвышенности, на отдалении от городских центров, чтобы не подвергать опасности здоровье людей, но в то же время достаточно от них близко, с тем чтобы сократить время и затраты на погребение и поощрять посещение могил усопших здравствующими. Ради привлекательности места, он предложил планировку наподобие парка, с различными деревьями и кустарниками. Некрополи Стамбула представляли собой великолепные образцы этого, и Лудон использовал их описание в своих работах по планированию и дизайну мест захоронения. “Обычно турецкие кладбища находятся за пределами города, располагаясь на возвышенном месте в окружении кедров, кипарисов и пахучих кустарников, чьи грациозные покачивания при каждом дуновении ветра придают месту меланхолическую красоту, волнуя чувство бренности жизни ”.

Помимо расположения стамбульских кладбищ на лоне природы и вдалеке от житейской суеты, европейцы также поражались местной традиции единообразности захоронения. Как отмечает Джулия Пардо, останки усопших нельзя тревожить, единожды предав их земле – практика, применявшаяся как на мусульманском, так и христианском кладбищах Великого царства мертвых. “Захоронение и перезахоронение на одном и том же месте, как это делаем мы, не разрешается. Останки усопшего священны ”.

В противоположность, европейцы большей частью в силу ограниченности в месте в своих перенаселенных городах постоянно вскрывали могилы и заполняли их новыми телами до такой степени, что некоторые церковные дворы превратились в отхожие ямы, нанося серьезную опасность здоровью населения. К концу ХVIII столетия такие антисанитарные условия стали невыносимыми. Благодаря влиянию реформаторов, многих из которых воодушевила практика захоронения османов, были разработаны новые законы, регулировавшие методы погребения усопших. В 1804 г. во Франции, к примеру, был принят закон, запретивший захоронение в общих могилах, в которых тела складировались бы одно на другое. Вместо этого предписывалось предавать земле каждое тело в отдельном месте и на предписанных глубине, расстоянии друг от друга, что в конце концов стало обязательной практикой также и в других странах Европы.

Однако интерес у иностранцев вызвала не только практика захоронения, характерная для османов, но ни с чем не сравнимая социальная жизнь, бурлившая вокруг стамбульских кладбищ, в особенности вокруг Великого царства мертвых. Жители города (будь то мусульмане или христиане) следовали четким правилам поминовения усопших; семьи вне зависимости от вероисповедания регулярно посещали свои соответственные места захоронения, поддерживая тем самым связь с поколениями своих предшественников. Приятное окружение кладбищ, которые в жилых кварталах Европы следовало обходить стороной, способствовало такому единению с ушедими в мир иной. Более того, великие некрополи были не просто местом, где покоились усопшие. “Великое царство мертвых, – как вспоминает Джулия Пардо – служит, местом прогулок всего населения – турок, франков, греков, армян» . Другой путешественник писал: [...] Местные жители знают его как место отдохновения, соотносимое с удовольствием и наслаждением. Просторное, свежее, зеленое и расположенное поблизости от жилых кварталов Перы, оно представляло собой своеобразный парк для отдыха, популярный у населения Стамбула. Можно видеть целые семьи, родителей и маленьких детей, окружающих памятник, молчаливо и серьезно или в живом и непосредственном разговоре.
«В Великом царстве мертвых существует даже кафе на вершине холма, обращенного к Долмабахче, и посетители его просиживают целыми днями, покуривая водяные трубки, попивая турецкий кофе и глядя на искрящиеся вдали воды Босфора ». «Пешие торговцы также прогуливаются по кладбищу, предлагая посетителям прохладительные напитки. За ними следуют продавцы воды, неся огромные, расплескивающие воду кувшины и выкрикивая хорошо знакомое: «ледяная вода!, готовые утолить жажду гуляющих или отдыхающих у памятников ».

Все же, наверное, самой большой примечательностью для европейца были проводимые в некрополе всеобщие празднества. Более чем место поминовения, тихих раздумий и отдыха, Великое царство мертвых было центром проведения праздников и фестивалей. По такому случаю кладбища – обычно христианские – превращались в живое проявление веселья и удовольствия. Джулия Пардо описывает в ярких деталях один из таких праздников, организованных для живых среди памятников мертвым.

«Я уже где-то рассказывала о беззаботности, если не совершенном удовольствии, с которыми жители Востока посещают свои кладбища. Однако это празднество поразило меня более других своим размахом. Все христианское кладбище приняло вид ярмарки. … Могильные камни превратились в опоры для поддержки перекладин .И диваны, удобно уложенные подушками, напоминали роскошные ложе; продавцы кебабов вырыли ямки для удобства готовки своих яств в тени памятников, и курительные будки нашли себе сиденья и прилавки на том же раздолье усопших[…] По мере нашего продвижения на каждую сотню ярдов становилось все интереснее и интереснее. Длинная череда палаток образовала на время улицу закусочных с кебабами, пловом, фритюрами, соленостями, супами, трубочками с пряностями, сосисками, сушеной рыбой, пирожками и пирогами всевозможного размера[ ...]

То тут, то там на плоском надгробном камне, изящно убранном платочками с золотой вышивкой, виднелись сладости и фрукты. В то время как посреди всего этого изобилия, где можно хоть немного найти тень, восседала в кружок группа мужчин, молчаливо покуривая длинные трубки и с неизменными рядом на земле чашечками кофе. Деревянный павильон над Босфором был переполнен, и многие отдыхающие устраивались среди акаций, прислоняясь спиной к надгробным памятникам, и солнечные блики играли у их ног.

Несомненно, европейцев поражало соединение мира живых и мертвых, происходившее в стамбульском Великом царстве мертвых, где, как замечал член французского посольства Шарль Пертусьер, «те, кто рыдает, не слышат лирических песен радости, и те, кто смеется, не видят тех, кто рыдает» . Посещение, с гораздо меньшим удовольствием, мест захоронения на Западе было бы практически невообразимо. Тем не менее, в первой половине ХIХ столетия ситуация в Европе начала меняться в связи с закрытием церковных дворов внутри города и организацией кладбищ за пределами жилых кварталов. Утопая в богатом разнообразии деревьев и кустарников, места захоронения, организованные в этот период в Париже и Лондоне, являли собой совершенно новый стиль. По существу погребальные сады, они служили и как кладбища и как парки. Такие кладбища, как Пер Лашез, Монмартр, Кенсал Грин и Хайгейт, снискали известность благодаря красоте окружающей природы и были часто посещаемы – как и в наши дни – скорбящими, желающими почтить память усопших, так и желающими найти приют для размышления и отдохновения.
По иронии судьбы, в то время, когда в ХIХ столетии европейцы открывали кладбища нового типа под влиянием Стамбула, участки тех самых кладбищ, которые воодушевили их на реформы, частично включая Великое царство мертвых, исчезали в процессе интенсивного градостроительства. В ходе этой трансформации, рожденной желанием перестроить город в современном западном стиле, было неизбежно, что многие из старых стамбульских захоронений потеснятся по площади или исчезнут совсем с карты города. Уникальность и характерная особенность Стамбула состояла в том, что его ближайшие окрестности были отведены под обширные некрополи усопших. Это обстоятельство поражало иностранных путешественников. Среди них был, например, Стивен Олин, отметивший в 1853 году исчезновение этих кладбищ вследствие процесса урбанизации.

Действительно, усопшим по всему Константинополю отведено столько места, что уже невозможно безропотно уважать неприкосновенность их владений за счет удобств здравствующих, даже ценой удобств всего общества. Каким бы громадным ни был город, я почти уверен, что большую часть, чем его жители, занимают памятники и могилы. Вся территория старого Константинополя, Скутари и Перы используется подобным же образом, и огромное множество памятников и могил находится внутри стен. При прокладке дорог, улиц и строительстве уже невозможно обходить их стороной, и нередко приходится видеть мостовую или обочину, мощенную останками скульптурных надгробий и памятников.
В период 1840 - 1910 гг. территория Стамбула, расположенная на северо-западе от Таксима в сторону Шишли, превратилась из обычного пригорода в тесно заселенный городской квартал. Карты Стамбула начала ХIХ столетия свидетельствуют, что большую часть этой территории занимали немусульманские кладбища Великого царства мертвых, где на секцию франков приходилось основное направление развития градостроительства. Уже к 1842 г. эта часть кладбища была снесена, о чем свидетельствует описание достопочтенного Уильяма Гуделла. Один из учредителей Миссии американского совета армян в Стамбуле, Гуделл потерял своего девятилетнего сына Константина Вашингтона в период эпидемии тифа 1841 г. и похоронил его в европейской [«франкской»] части Великого царства мертвых.

Восемнадцатое февраля 1842 г. В связи с обстоятельствами [...] я вынужден перезахоронить тело нашего горячо любимого мальчика с франкской части кладбища. Могила [...] оказалась глубокой, и гроб почти не пострадал от сырости. Все было прекрасно и нетронуто. Новая могила, которую мы подготовили неподалеку, также была глубокой и сухой, и туда мы положили его тело покоиться в тихой постели до заветного часа. Прощай, горячо любимый сын!
Однако покой маленького Константина продлился гораздо меньше, чем ожидалось, и был потревожен новым размахом строительства в начале 1860-х годов, включая расширение главной магистрали от Таксима на Пангалты. В июле 1863 г. останки более двенадцати американцев, включая тело Константина Вашингтона Гуделла, были перенесены со старого Франкского кладбища в Великом царстве мертвых. Вместе с номерами могил на захоронение они были перенесены на новое Протестантское кладбище в Ферикёе, открытое по указу султана Абдул Меджида I в 1850-х гг. Территория, ранее занимаемая кладбищем, была превращена в парк (совершенно, как на Западе) – проект, который был окончательно завершен через шесть лет после открытия в 1869 г. Таксимских садов.
По мере того, как застройки в районе Таксима продолжались в последующие десятилетия, исчезали все новые участки Великого царства мертвых. Армянское кладбище, находившееся к северу от захоронения франков, все еще было указано на страховых картах Первитича 1925-26 гг. по Стамбулу, однако как «бывшее Армянское кладбище», что говорило о том, что оно перестало быть местом активного погребения. Большая часть мусульманских могил, располагавшихся на склонах Гюмюшсую и Фындыклы, уже исчезла к началу Первой мировой войны. Фотография, снятая в это время путем аэрофотосъемки с воздушного шара, показывает лишь малую часть – очертанную густой кипарисовой рощей – все еще располагающуюся на холме позади казарм на Таксиме и военного госпиталя в Гюмюшсую. К середине ХХ столетия эти скромные остатки некогда великого некрополя окончательно перестанут существовать.

По мере того как сокращалась территория некогда огромного кладбища, принесенного в жертву удобствам для общества, европейские реформаторы пропагандировали на Западе единение живых и мертвых. Девятнадцатое столетие явилось свидетелем новой концепции европейского дизайна кладбищенских захоронений, что повлекло за собой организацию дорогих и великолепно культивированных кладбищ. Умиротворяющие и живописные, они превратились в новые общественные парки во многих городах. В то время как маленькие, непрезентабельные церковные дворики предыдущих столетий отошли в прошлое. Новые некрополи превратились в идеальное место прогулок для отдыха или семейного выхода в свет, не говоря уже о месте постоянного поклонения, куда приходили отдать дань уважения горячо любимому усопшему. Это изменение отношения и традиций явилось следствием нескольких десятилетий реформирования, которые – в немалой степени – испытали влияние традиций погребения в других странах, включая Османское государство. Примечательно, что в то время, когда османы активно заимствовали идеи и институты из Европы, пытаясь модернизировать империю, их столетняя практика погребения и поминовения усопших помогала активному социальному развитию в тех самых странах, к которым они обращались за руководством и направлением. Между те, под влиянием западных образцов развитие градостроительства в столице Османского государства привело к закрытию Великого царства мертвых – Города мертвых Стамбула, всемирно известного некрополя, который послужил источником вдохновения и идеалом для церковных реформаторов Европы.

1. По ряду свидетельств, самые ранние захоронения в Великом царстве мертвых относятся примерно к 1560 г., когда в Стамбуле свирепствовала чума и свободное пространство вокруг Таксима использовалось для погребения многочисленных умерших. см. Энциклопедия Стамбула, Армянское кладбище. Могильный памятник голландскому врачу Уильяму Куакелбину, который умер во время эпидемии в 1561 г., является наглядным свидетельством такого единения. В настоящее время памятник находится на Романо-католическом кладбище в Ферикёе, куда он был, скорее всего, перевезен, когда Франкское кладбище Великого царства мертвых было закрыто в середине ХIХ столетия. см. А.Х. де Гроот, «Старые голландские могилы в Стамбуле», Османские архивы 5 (1973): 6. Роберт Уолш, капеллан британского посольства в Стамбуле в 1830-х годах, в своих мемуарах вспоминает, что наиболее ранняя отметка о захоронении на Франкском кладбище относится к Людовику Чиззоло, иезуиту, скончавшемуся от чумы в 1585 г. см. Р. Уолш, Жизнь в Константинополе, т 2 (Лондон: Ричард Бентли, 1838), 441.
2. Каламбур: игра слов.
3. Джулия Пардо, Город султана, 4 . (Лондон: Джордж Рудледж и Сыновья, 1854), 51.
4. Там же, 53–54.

5. Писавшая в 1717 г. о своих турецких впечатлениях леди Мэри Уортли Монтегю отмечала: « Места для погребения там (т.е. в Стамбуле), несомненно, занимают места больше, чем сам город. Удивительно, какая огромная территория пропадает в силу этого в Турции. Иногда мне приходилось видеть, как кладбище какой-то захолустной деревеньки занимало несколько миль...» См. Ганс-Петер Лакюэр, «Кладбище на Востоке и Западе: история развития», в кн.: Кладбища и традиции погребения в исламском мире (Анкара: Издательство фонда истории Турции , 1996), 2;3.

6. [Американец], Заметки о Турции в 1831 и 1832 гг. (Нью Йорк: Дж&Дж Харпер, 1833), 158.
7. Джеймс Стивенс Кёрл, Викторианское празднование смерти ( Строод, Глосестершайр: Суттон Паблишинг Лтд.), 17.
8. Они включали Уэст Норвуд (1837); Хайгейт (1839); Бромптон, Нанхед и Абни парк (1840); и Тауэр Хемлетс (1841).
9. Чарльз Диккенс, Некоммерческий путешественник, (Лондон: Оксфорд, 1860) 233.
10. Пардое, Город султана,36.
11. Джон Клаудиус Лудон, «Об организации, озеленении и управлении кладбищами и благоустройстве церковных дворов». The Gardener’s Magazine, 1843, стр 100.
12. Там же, 405.
13. Дж.Пардо, Город султана, 50.
14. Томас А. Ксельман. Смерть и потусторонняя жизнь в современной Франции (Принсетон: Принсетон Юниверсити Пресс, 1993) 169-70.
15. Пардое, Город султана, 50.
16. Чарльз Уайт, Три года в Константинополе; или, Домашние манеры турок в 1844, том 1 (Лондон: Генри Колберн, 1846), 15-16.
17. Стивен Олин, Греция и Золотой рог (Нью Йорк: Карлтон & Филлипс, 1854), 249.
18. Дж.Пардо, Город султана, 51.
19. Уайт, Три года в Константинополе, 1:15-16.
20. Дж.Пардо, Город султана, 134–35.
21. Петюсьер далее утверждает: «Чтобы правильно понять эти местные сцены, нужно находиться там, поскольку никакое описание не будет справедливо достоверным. И даже увидев их, в первый раз кажется, что это такая иллюзия, в которую трудно поверить». См.: Шарль Петюсьер, Живописные променады Константинополя и его окрестностей, и на Босфоре (Лондон: Сэр Ричард Филлипс и Ко., 1820), 96.
22. С.Олин, Греция и Золотой рог, 219.
23. Э.Д.Г. Прайм, Сорок лет в Турецкой империи; или Мемуары Достопочтенного Уильяма Гуделла, Д.Д. (Роберт Картер и Братья, 1876), 275.
24. Реестр захоронений Протестантского кладбища в Феринкёе, №№331–343, 1863, Управляющий совет Протестантского кладбища в Ферикёе, Стамбул, Турция.
25. Зейнеп Челик, Переделывание Стамбула (Сиэтл и Лондон: Юниверсити оф Уошингтон пресс, 1986), 69.
26. Данное изображение см в Челик Гюлерсой, Таксим : История одной площади (Стамбул: Стамбульская книга №11, 1986), 37.

27. Некоторые надгробия с Франкской части Великого царства мертвых до сих пор сохранились на Протестантском и Католическом кладбищах Стамбула в районе Ферикёя, куда они были перевезены после закрытия старого места захоронения в середине ХIХ-го века.